Дневник моей жизни…

    Интервью с Толкачевым Виктором Федоровичем – журналистом, писателем, кинодокументалистом, путешественником, заслуженным работником культуры РФ, взятое его внучкой. 

• Дедушка, расскажи есть ли литературные произведения, которые кардинально изменили твои взгляды на жизнь? Какие? Почему?

         - Таких было три: Владимир Маяковский, Уолт Уитмен (книжица из серии издательства «Огонек») и Житие протопопа Аввакума.

         Маяковского я «открыл» в 14-15 лет. Погрузился в стихию его стихов. Жадно читал – поглощал, запоминая строки прозы, ранние стихи и главы поэм. Он изменил, точнее, сформировал мое отношение к поэзии; она стала миром, открытым настежь и неистовой нежности, и «бешенству ветров». Его творчество, его стихи открывали мне, юноше, «вступающему в житьё», горизонты, вершины, имена человеческой культуры. Это библейский образный мир в ранних стихах и поэмах, Велемир Хлебников, Давид Бурлюк, Блок, Оскар Уайльд, Сергей Есенин, Анна Ахматова, Луначарский, Родченко Теодор Нетте, Кирсанов… Я не менял, а вырабатывал взгляды на жизнь, соотнося их со своим реальным опытом.

         Уитмен своим дыханием и поступью сродни Маяковскому. Он на заре «туманной юности» изменил мои взгляды на мир, расковал душу, наполнив паруса её ветром свободы и необозримых пространств. С его стихами из «Песни Большой дороги» в 1965 «пешком, с легким сердцем, один» я зашагал на север увидеть землю, на которой живу. «Запад и восток – мои, север и юг – мои! Земля, разве этого мало?»  Он был другом и помощником в моих странствиях и стремлениях: «Всё ради цели, к которой идём! Ради неё наши ночи и дни. О, достигнуть её, и шагнуть ещё дальше вперёд!»

         Аввакум поразил меня своей личностью – верующей, аскетичной, несгибаемой, протестной, беспощадной к противникам и бесконечно нежной к духовным детям своим. Покорила и Марковна, верная спутница жизни его.

Пленил язык его – свежая, чистая, раскованная во всех сферах бытия, богатая  от истоков своих русская речь, которую протопоп любил и «не обык виршами философскими красить». Кто ещё сумел, смог, посмел так сказал о трагедии нашей Родины во все времена: «Выпросил у Бога светлую Россию сатана, да очервленит её кровию мученическою».

После чтения «Жития» я поставил своей целью побывать в Пустозерске, где он, после 15 лет заточения в земляном срубе, был заживо сожжен вместе с тремя своими «соузниками». Тема Аввакума и Пустозерска прошли через все моё творчество и жизнь. 

• Что для тебя твои книги?

Это дети мои. Их уже двенадцать. Некоторые давно живут своей жизнью. Последняя – крайняя – «Холмогоры: судьбы, события, храмы» только начинает свой путь к читателям. А ещё мои книги – это целая полка моих сочинений в домашней библиотеке, где они собраны вместе; часто выручают, помогают вспомнить, уточнить, что-то сделать. Всегда больше меня волновал вопрос: что мои книги для читателей? Но это другая тема. 

• Я знаю, что ты ведешь дневник. С каких пор ты его ведешь? Какое значение имеет для тебя дневник?

- Первые настойчивые и сохранившиеся попытки делал в начале 1950-х годов, когда учился в Ворошиловградском техникуме. После армии вел дневники горно-пешеходных и лыжных походов на Кавказ, Урал, Ветреный Пояс Поонежья. Главный дневник – это летопись моего похода-ухода на Север, в Заполярье, в тундру, где я работал кочевым киномехаником у оленеводов Карской тундры. И открывал новый мир. Я вел его с мая 1966 по август 1967, заполняя станицы тетрадок каждый день, или вечер, или ночь – в любых условиях. Напечатанный моей женой на машинке, он лёг в основу моей первой «писательской» книги «Священные нарты», вышедшей в Архангельске в 1999 году. Дневники – это продолжение памяти журналиста и писателя. Записные книжки помогли мне написать и другую документальною книгу – «Дороги к нефти». Многие дневниковые записи ещё ждут своего воплощения в очерки, рассказы, сценарии, книги. 

• Часто ли ты перечитываешь свои дневники?

Редко. Когда появляется необходимость или случайно «забреду» и… застряну. Интересно, как в позабытый лес войти… Хотя бывает грустно и печально. 

• Какую роль дневники играют в твоем творчестве?

Уже сыграли и ещё сыграют, когда о колгуевской зимовке буду вспоминать. 

• Многие твои книги основаны на событиях из жизни, в том числе и «Священные нарты» и «Со мной был ФЭД». Каким тебе сейчас видится тот год в тундре? Какие самые яркие впечатления?

  Одним из самых трудных и драматических, но удивительным,  ярким, счастливым… В нём были все времена года, и была целая жизнь – новая, увлекательная, манящая невозможностью, пугающая реальностью, требующая немедленно принимать решения и позволяющая мечтать…

  Самые яркие впечатления – в книжках: тундра – как невеста в роскошном цветении и плывущая оленья упряжка с пастухом на «борту»; ледяное Карское море ромашковый берег; встреча с дедом Матвеем и знакомство с ним; осенние закаты, зимние радуги; пленительные существа – дети тундры… Но и беспредельное пьянство в тундре  – смотри главу «Неделя огненной воды», почти полная беззащитность ненцев перед этой многоликой опасностью. Всё это живо и сегодня. В музее художественного освоения Арктики имени Борисова выставку ненецкой одежды оживляют «в натуру» мои фотографии детей тундры – моего фотодневника, который я тоже вёл каждый день… 

• С самого детства я часто слышу твои рассказы о тундре и деде Матвее. Какую роль в твоей жизни сыграл дед Матвей?

  Коренной тундровик, потомственный оленевод Матвей Ефремович из рода Варсаповых – дед Матвей открыл мне книгу тундры, был для меня добрым духом тундры, реальным философом, мудрым насмешником, заботливым спутником. Это была личность, свободная и независимая в выражении мыслей и чувств; конечно, свободная только в своём мире – в тундре. Первый очерк о нём я писал в чуме и «Комсомолка» опубликовала его весной 1967 года. Этот очерк вызвал у московского  скульптора Сергея Круглова желание вылепить деда Матвея, сделать его скульптурный портрет и перевести в дерево. В 1979 году художник подарил округу скульптурный потрет деда Матвея, а я доставил его в Нарьян-Мар. Его кочевья закончились вечной стоянкой в краеведческом музее…  Его голос, мысли, острые слова, мудрые советы, весёлые словечки живут со мной по жизни и помогают:

«В тундре хорошо: рыба свежий, мясо свежий, вода свежий, воздух свежий – в тундре хорошо!» «В тундре не скучно. Много работы делаем: оленей прягём, в стадо едем, рыбу ловим, зверя бьём, ямдаем в леса, там сани делаем, хореи строгаем; красивый одежда надеваем в гости едем...», «А в тундре дороги нету – прямо ходим!». «Ты эту шапочку кидай, а то, ой, здоровье потеряешь! Это тебе не Украина, а Север!», «Не куришь, а спички-то носи – спасибо получаешь», «Как живёшь? Хорошо? Давай, сам себя веселишь», «Пока молодой, так давай, играй! А когда помрёшь, черви поедят, мыши погрызут…», «А мы не говорим, как любят. Мы говорим, как думаем!» Деду Матвею я посвятил книгу «Священные нарты». Живут его внучки и правнуки в Усть-Каре и Нарьян-Маре, даже на Кубани…С некоторыми я встречаюсь иногда. 

• Какими тебе запомнились «дети тундры»?

  Радостью, которую дарили они своим общением; играми, которые затевали между собой, со мной – «русским киношником»; трогательным зовом по вечерам, если я был в стороне от стойбища: «Ча-ай пи-ить!» Своей любовью к живущим на стойбище и в чумах оленятам-авкам, подраненным птенцам – ко всему живому в тундре. Своими именами: Партик (Прасковья), Окся (Ксения), Сандра (Алесандра); своим умением и старанием помогать взрослым: добывать яру и рубить для огня в печи или костре, юрковать ездовых оленей по утрам для упряжек… Саня Варсапов, внук деда Матвея, в четыре года был моим учителем ненецкого языка; Антюк Коков обучал правильно управлять оленями, следить, чтобы упряжь не путалась в их ногах.

Я написал о них книжку «Со мной был ФЭД» и организовал в 2007 году большую персональную фотовыставку «Дети тундры» 

• Планируешь ли ты в дальнейшем использовать дневниковые записи в своих книгах?

    Если Бог даст писать – всенепременно.

16.12.2012.